Русская европеянка Фаина Раневская

Фаина Георгиевна Раневская (1894—1982) — великая актриса, одно из сокровищ русского искусства. Тут не может быть никаких сомнений — тем более, что Раневская не только играла на сцене, но и снималась в кино, которое сохранило для нас свидетельства ее гения. Конечно, снимали ее непростительно мало, часто не там и не так, как следовало бы. Но в любом случае сделать из нее кинозвезду не удалось бы даже в Голливуде, этому противилась специфика ее дара.

Раневская — то, что называется характерная актриса, и ни в кино, ни в театре она, по определению, не могла быть ведущей, leading lady, как обозначается это в том же Голливуде. Раневская не была обделена славой, но, думается, что многих созданных для нее ролей она все же не сыграла. Один такой случай задокументирован самой же Раневской. Она рассказывала, что в Москве ее видел Бертольд Брехт, сказавший Завадскому (худруку театра Моссовета, в котором Раневская работала многие годы), что для нее нужно поставить его «Матушку Кураж». Завадский заверил именитого гостя, что это будет сделано и, естественно, не сделал. Почему — неясно, чем это могло ему помешать; тем, что задвинуло бы его жену Марецкую, премьершу театра? Вполне возможно. Как бы там ни было, по словам Раневской, геноссе Завадский забыл о своем обещании.

Раневскую нельзя забыть, даже раз увидев. Лучшая ее роль в кино, конечно, — в фильме Ромма и Габриловича «Мечта». Если угодно, это даже и главная роль, хотя героиня фильма — молодая служанка в исполнении Елены Кузминой. Но мадам Скороход в исполнении Раневской вышла на первый план. Да и везде она помнится, даже в таких эпизодах, как жена портного в фильме «Ошибка инженера Кочина», или попадья в «Думе про казака Голоту», или домоправительница Любови Орловой в фильме «Весна». И, конечно, та говорливая дама, что подобрала Наташу Защипину (советскую Ширли Темпл) в фильме «Подкидыш». Ее реплика «Муля, не нервируй меня» стала советской пословицей. Брежнев, вручая Раневской какую-то очередную награду, эти слова процитировал, на что Раневская ответила: «Леонид Ильич, все уличные мальчишки, видя меня, это говорят». Брежнев, к чести его, покраснел и рассыпался в извинениях.

Мне повезло — я видел Раневскую в театре. Пьеса была пустая, из так называемой советской классики — «Шторм». Там Раневская играла спекулянтку на допросе в чека. Побывать на этом спектакле надо было только из-за Раневской. Кстати, так и было: после этой сцены половина зала уходила. Был в ней такой момент: спекулянтка Раневской начинает плакать и достает платок — для чего задирает многочисленные юбки, под которыми оказываются красные галифе. Раневская сама придумала этот трюк. Часто она и текст обогащала своим воображением. В сценарии «Казака Голоты» был поп, а режиссер Игорь Савченко очень хотел снять Раневскую и говорил ей об этом, но жаловался, что роли для нее нет. Она сказала: так давайте сделаем из попа попадью — и импровизировала соответствующий текст.

Кроме матушки Кураж Раневскую лишили еще одной очень значительной роли — на этот раз в кино. Эйзенштейн хотел снять ее в «Иване Грозном» в роли Ефросиньи, и уже были сделаны пробы, оказавшиеся на редкость удачными. Начальство заблокировало решение Эйзенштейна, не соглашалось на Раневскую. Он настаивал на своем, переписка длилась около года, — но следовал решительный отказ.

Сохранился документ, проливающий свет на этот эпизод, — письмо председателя Госкомитета по кинематографии Большакова секретарю ЦК Щербакову:

Сообщаю, что С. Эйзенштейн просит утвердить на роль русской княгини Ефросиньи в фильме «Иван Грозный» актрису Ф.Раневскую. Он прислал фотографии Раневской в роли Ефросиньи, которые я направляю вам. Мне кажется, что семитские черты у Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах, и поэтому утверждать Раневскую на роль Ефросиньи не следует, хотя Эйзенштейн будет апеллировать во все инстанции.

Это исторический документ приведен в книге о Раневской Алексея Щеглова — ее, как она говорила, эрзац-внука; настоящей его бабкой была Павла Леонидовна Вульф, актриса и театральный педагог, лучший и пожизненный друг Раневской, сделавшая ее актрисой, по словам самой Раневской. Это очень хорошая книга, ценная, помимо биографических сведений из первых рук, собранием документов о Раневской, в том числе ее многочисленными личными записями. За Раневской уже собирают фольклор, вышло несколько таких сборников; самое интересное и достоверное из этого есть в книге Щеглова.

Существует еще один выдающегося интереса документ о Раневской: это записи в ташкентских дневниках Лидии Корнеевны Чуковской, посвященные Ахматовой. Уникальность этих записей в том, что, рисуя Раневскую в очень негативных тонах, они в то же время создают портрет великой артистки и сверходаренного человека.

Несколько примеров. Вот Ахматова рассказывает о Раневской, с которой она недавно познакомилась:

Ко мне пришла совершенно пьяная Раневская, актриса, топила мне печь… Впрочем, она показала остроумие довольно высокого класса. Хозяйка, кокетничая интеллигентностью, спрашивает у нее: «Скажите, вы фаталистка?» — «Нет, я член Союза Рабиса».

Рабис — Союз работников искусств. Вот более развернутая характеристика, данная Ахматовой:

Актерка до мозга костей. Актриса Художественного театра в быту — просто дама, а эта — актерка. Если бы в шекспировской труппе были женщины, они были бы таковы.

Чуковская комментирует: «Это верно. Тут и похабство, и тонкость, и слезы об одиночестве, и светскость, и пьянство, и доброта».

Другие слова Чуковской: «Похабность Раневской артистична, как все, что она делает… Раневская, как всегда, поражает пьяным возбуждением и какой-то грубостью и тонкостью вместе».

Или вот такая запись: «Раневская сама по себе ничуть меня не раздражает, но наоборот: ум и талант ее покорительны. Но рядом с Ахматовой она меня нервирует… С большим удовольствием рассказала о том, как патруль задержал Раневскую, но узнал и отпустил. Она всегда с гордостью говорит о ее гении и славе. А я радовалась, что Раневской нет, и мы сидим тихо — без водки и анекдотов, зато со стихами».

Лидия Корнеевна Чуковская была моралист и ригорист, к тому же слишком обожала Ахматову — хотела сделать ее своей исключительной собственностью, по словам Раневской же, — и все это мешало ей понять, что Ахматовой, как всякому художественному гению, водка и похабство ближе морали и шампанского.

«…C Раневской она пьет ежедневно и разрешает ей оставаться ночевать».

Источник: www.svobodanews.ru