...Никого, никого не забудь

 

 

Ян Арт, финансовый обозреватель, к.э.н.

 

 

 

 

 

Поразила реакция молодой коллеги на сообщение о смерти Бориса Ельцина: "У меня к его смерти неоднозначное отношение". Наверное, это новое поколение. Бесполезно напоминать ему о Шекспире ("Конец жизни искупает все грехи"). И спорить бесполезно. Хотя бы потому, что, к сожалению, проблема не в том, что у кого-то из нас неоднозначное отношение к смерти. Проблема в том, что у смерти ко всем нам – однозначное отношение. Каждый уход – потеря. Кто-то говорит, что Кирилл Лавров был карьеристом и верно служил коммунистическому режиму. Кто-то говорит, что Мстислав Ростропович был конъюнктурщиком и заигрывал с режимом постсоветским. Но… умер политик, умер актер, умер музыкант. И не надо мне доказывать, что мы не стали от этого беднее.

 

Хотя бы потому, что недавно кто-то подсчитал: при сохранении нынешних темпов демографического "сокращения" через сто лет не будет России.

 

Россия разучилась страшиться уходов. И похожа на ванну, из которой потихоньку уходит вода. Иногда кажется, что сейчас уходит вся России. Ее города. Потому что путь у всех, кто еще способен как-то двигаться в этой жизни, стал однотипен. Из Нефтекамска – в Уфу, из Уфы – в Москву. Из Ялуторовска – в Тюмень, из Тюмени – в Москву. Уродливая карикатура на Чехова – в Москву, в Москву - стала нормой. Не жизни – ухода.

 

Умирают целые города. Нечто большее, чем соседство зданий и сточных труб. Социум, протоплазма, соединяющая индивидуумы. Может - с перебором.

 

Один знакомый журналист то ли за рюмкой чая, то ли за чашкой водки как-то в проброс сказал: "Наша беда в том, что мы - слипшееся общество…"

 

Слипся комок. И когда из него уходят люди, протоплазма схлопывается с чавкающим звуком. Вакуума как бы и не возникает... Есть сейчас такое модное словечко - "как бы". Люди как бы выпадают. А комок живет дальше. Не задумываясь о том, что потеряно.

 

Но бывает – редко – и обратный вариант. То, что на нынешнем сленге принято называть "дауншифтинг". И такие уходы заставляют задуматься еще больше.

 

 

 

…Был в городе Казани поэт - Николай Беляев. Писал стихи, издавался, переводил татарских коллег, преподавал в университете.

 

И вдруг:

 

- Слыхали, Коля Беляев уехал!

 

- Куда?!

 

- Куда-то в деревню. Бросил все в одночасье, квартиру на дом поменял...

 

- Ясно, сожрали мужика...

 

Николай Николаевич Беляев покинул Казань в 1992 году. Вместе с женой - искусствоведом казанского музея ИЗО Вилорой Чернышевой. И с детьми. И навсегда.

 

 

 

Я выпрыгнул из поезда,

 

летящего во мрак.

 

Вслед - крик, и вроде - горестный:

 

- Куда ты? Вот дурак!

 

Я выпрыгнул из поезда,

 

лечу над полотном,

 

лечу, смеюсь бессовестно:

 

- Поговорим потом!..

 

Я сам собою вычеркнут

 

из списков, картотек,

 

из рассуждений вычурных...

 

Лечу - сквозь ночь и снег.

 

Лечу над замороченной,

 

измученной тщетой,

 

трудами сверхурочными,

 

чистейшею, святой...

 

Над нищею, оболганной,

 

запетой, пропитой,

 

с отравленною Волгою,

 

с чернобыльской бедой...

 

Я - выпрыгнул из поезда,

 

но не в родной кювет.

 

Я выпрыгнул из поезда

 

в свой юношеский бред:

 

туда, где люди дружбою

 

и добротой сильны,

 

улыбка - их оружие -

 

видна и со спины...

 

И леденею медленно,

 

и все же - до конца! -

 

лечу - куда? - неведомо,

 

сдирая лед с лица.

 

 

 

Он искал дом в деревне. Друзья стали подбирать варианты, предлагали от Подмосковья до Томской области. Для геолога Беляева, исшагавшего километры тайги, - не слишком-то и экзотично. Но все же новым адресом стала деревня Ворша во Владимирской области. Прямо на федеральной трассе М8. Будто движение продолжается...

 

Вытянулась деревня Ворша вдоль трассы. Как и положено российским деревням, которым повезло притулиться у асфальта. И подсматривает с завистью из-под застиранных занавесок на проносящиеся мимо авто. И лишь изредка пара несуетливых володимирских гаишников, спрятавшись за мостом, снимает дань с самых ретивых, не желающих хоть легким нажатием на тормоз уважить населенный пункт.

 

Дом Беляевых стоит в стороне, на низком берегу речушки Ворша, которая перестает напоминать ручей только в весенний паводок. Метров триста от трассы. Всего триста метров в сторону; для проезжающих - пикник на обочине.

 

Впрочем, нам не до обочин, мы не присматриваемся к кюветам. На трассе почему-то всегда опаздываешь. Кто-то когда-то сказал: тот не опаздывает, кто никогда не спешит.

 

А мы летаем по трассе по своим надобностям. Там - дела, там - кипит. Остальное - пейзаж за автомобильным стеклом...

 

Пейзаж унылый. Пять метров от асфальта - развороченные черные хлюпающие дороги. Кочки. Широченное серое небо, понизу исчерченное ветками деревьев. Речка, зараза, нижние дома подтопляет. Российский пейзажик...

 

Посредине деревни - храм. Примета Владимирской области - большой, просторный. Несоразмерный с населенным пунктом.

 

 

 

Посредине деревни -

 

белый храм для души.

 

И седые деревья -

 

чудо как хороши!..

 

Как на каждой ладони -

 

ветви линий судьбы,

 

то, о чем и не помним,

 

зная власть суеты.

 

Но приходит мгновенье,

 

просветляется взгляд,

 

и весь мир - откровенье,

 

как полвека назад.

 

 

 

В свой нынешний дом Николай Беляев приехал по объявлению. Жила здесь татарская семья, мечтающая перебраться в Казань. Посмотрели подворье, выпили с хозяином, закусили, поговорили. И - по рукам.

 

Родственные души оказались - оба хотели найти родину. Что-то обоим было не так, неправильно...

 

 

 

Казань, обмелевшая лужица

 

куда-то в века отхлынувшей Азии.

 

Сто мечетей без минаретов.

 

Обезглавленный храм в кремле…

 

Читаю вывески.

 

Золотом, золотом,

 

не по-русски, не по-татарски:

 

"ПЕДАГОГИЯ ИНСТИТУТЫ"

 

или и вовсе:

 

"РАДИОТРАНСЛЯЦИЯ УЗЕЛЫ"

 

 

 

Четверть века минуло. Мечети опять с минаретами и храм в Кремле восстановлен, и мечеть-символ отстроена. То же и в Ворше: прежде-то белый храм был совхозным складом.

 

Все теперь как надо?..

 

 

 

...И настал для храма светлый день.

 

Побелили, крест - позолотили,

 

тонкую затеплили свечу...

 

А грехов своих не оплатили

 

и на грош.

 

Silentium.

 

Молчу.

 

 

 

В Воршу назначенный священник (молодой, ездит на "девятке") забросил Беляевым кипу "за Россию радеющих" газеток.

 

"Черносотенный такой поп оказался, злой, - говорит Беляев. - Иногда приезжает из Собинки другой - старший, так сказать, по району. Этот - и поговорить по душам, и выпить в меру дозволенного. Вместе песни Высоцкого распеваем".

 

Жене Беляев сказал: здесь будем жить: "Отец мой - костромской, родня - ивановская да ярославская. "Золотое кольцо" - все мое..."

 

 

 

Мы не птицы, но закон гнездовья

 

в нас живет, как тайная струна.

 

Знал отец певучее присловье:

 

"Кострома, родима сторона..."

 

Я не раз слыхал погудку эту,

 

на нее откликнуться готов.

 

До Камчатки век по белу свету

 

разбросал родню и земляков.

 

Носит нас судьба, как очумелых,

 

безоглядных, легких на подъем.

 

Нам ли вычислять - в каких пределах

 

что мы потеряем, что - найдем...

 

 

 

Хозяйство у Беляевых нехитрое. Огород - картошка, мелочь всякая зеленая. Лук искусствовед Чернышева выращивать так не научилась, говорит, с ним сложней всего. Зато вокруг - грибов бывает прорва, особенно черных груздей, для засола. Плюс - живность. Несъедобная - собака на цепи (злая: увидела незнакомых - кинулась, бренча железными кольцами). Съедобная - кролики, куры. Петух был, да начал хозяевам синяки наставлять. Погиб по семейному приговору в супе. Яйца теперь диетические, но появляются исправно: по утру - две штуки.

 

Посередине беляевской кухни - кресло, вырезанное хозяином дома из пня. Эксклюзив. Впрочем, главная гордость Николая Николаевича - на столе в спальне-кабинете. Нечто, тоже из дерева. С виду похоже на скворечник, подключенный проводами к монитору. У скворечника открывается дверца на щеколде и виден дисковод и прочая компьютерная начинка. 286-й процессор, но хозяину вполне хватает.

 

Поэт стучит по клавишам: "Я теперь себе виртуальные книжки делаю. Принтер бы еще какой списанный - делал бы реальные. Тиражом экземпляров в пять..."

 

Скворечник-компьютер - изобретение сына.

 

 

 

"- Другая движется на нас

 

цивилизация,

 

с другими,

 

необъяснимыми подчас,

 

чужими, слишком дорогими

 

игрушками

 

не для души..."

 

Скулим и ноем.

 

Дитя компьютер потрошит:

 

- Ништяк! Освоим...

 

 

 

А кролики Беляевых как-то все померзли. Холодная зима выдалась, да тут еще местное начальство стало дома перестраивать на газовое отопление. Теперь у Беляевых во всех комнатах - батареи как в городе и все просто - только вентиль повернуть. Но перед этим была эпопея. Газовое отопление оказалось штукой дорогой, еле наскребли. Бюджетникам сельское начальство дало льготы, только к местным врачам или учителям бывшего университетского преподавателя Николая Беляева не приравняли.

 

С отоплением управились только за год. Поэтому зимой, пока не подключили, дом промерзал напрочь. Жили на кухне, отапливали ее, по очереди дежуря у сомнительной капризной печки.

 

 

 

Вьюга, вьюга гудит над страною,

 

ничего не видать, хоть убей!

 

Но - чирикнул за теплой трубою,

 

подал голос дружок-воробей.

 

И полоска во мгле просветлела.

 

Значит - будет и нынче рассвет.

 

И пора приниматься за дело,

 

даже если в нем надобы нет.

 

Как бы зимняя вьюга ни выла,

 

не хандри, не робей, воробей!

 

Как бы сердце твое ни щемило,

 

никогда ни о чем не жалей!..

 

Чтобы печь и труба не остыли,

 

я дровишек подкинуть могу.

 

Слава Богу, с дровами в России

 

выжить можно в любую пургу.

 

Только знай, не ленись, запасайся,

 

чтобы милых своих обогреть.

 

Прочь унынье! Пора. Поднимайся.

 

Кое-что еще можно успеть.

 

 

 

Поэт, дежуривший у печки, успел многое. Николая Беляева издают москвичи, владимирцы. И журналы. Конечно, не модные. А те, которых осталось совсем чуть-чуть, - литературные. Такие как бывали раньше. Такой издавал в Красноярске давний друг Беляева - Роман Солнцев. Он же выпустил маленьким тиражом в 300 экземпляров последний сборник Николая Беляева - "Голоса расстояний". Роман Солнцев тоже ушел - умер несколько месяцев назад.

 

 

 

Вперед, стихи! -

 

из книжек записных,

 

из книг, тетрадок -

 

докажите людям,

 

что мы живыми были, есть и будем!

 

Довольно на скамейках запасных

 

отсиживаться...

 

Раз идет игра

 

и счет неясен,

 

значит, вам - пора!

 

Вперед, смелей - как с кончика пера!

 

Ведь речь идет о Жизни, не о смерти.

 

А смерть - она у всех была, поверьте,

 

всю ночь дежурила над каждым до утра,

 

ко всем равно безжалостна, черна,

 

слепа, глуха...

 

Я знал ее. ВЧЕРА.

 

 

 

Друзья Беляевых, узнав о том, что триста метров в сторону от трассы все ж таки преодолены, задают один и тот же вопрос:

 

- Чем живут?..

 

Голосами расстояний...

 

А самим Беляевым был другой вопрос - украдкой, за столом с хрустящими огурчиками и обжигающей картошкой:

 

- Не жалеете?

 

- Нет.

 

Друзья в Воршу заглядывают... И к дому "дяди Коли" воршинским ребятам приходится показывать дорогу.

 

Да к тому же помимо компьютера в скворечнике есть у Беляевых еще один технический сюрприз - телефон.

 

Телефон в русской деревне (кроме Барвихи, конечно) - это восьмое чудо света. Ворше повезло: "укрупняли" ее узбекские строители - своего рода была шефская помощь в благодарность за возрожденный из руин Ташкент. Заодно и телефонизировали, присоединив проводами к райцентру.

 

Впрочем, телефон иногда и не обязателен: "Если едете Казань - Москва - заезжайте без звонка. Мы - всегда дома..."

 

Хорошая формула - "всегда дома". Можно ли эмигрировать домой?

 

 

 

"Казань-город на костях стоит,

 

Казанка-речка - кровава течет..."

 

- Не ходи за мост, за мостом - беда,

 

за мостом - татарская слобода...

 

Русский, я вырос за тем мостом,

 

и не жалел никогда о том.

 

Добрый татарин был добрым. А злой -

 

видно, контужен был страшной войной.

 

И виноваты фашисты, враги

 

в том, что вернулся Ахмет без ноги.

 

Тот, что гармошку-бишпланку терзал,

 

пел, и, стуча деревяшкой, плясал.

 

В память мою, как в подтаявший снег,

 

та деревяшка впечатала след.

 

Вздох, подытоживший песню и смех:

 

- Поровну горя хватило на всех...

 

 

 

Это тоже - "Голоса расстояний". Именно расстояний, а не территорий. Вандея - это не территория, а состояние душ.

 

... Хорошая формула - "всегда дома". Можно ли эмигрировать домой? Наверное, в России - возможно.

 

 

 

Обидно уходить, не дорасслышав стих,

 

из сладостей земных отведав только жмых.

 

Обидней - умереть задолго до рожденья,

 

но жить еще сто лет среди чужих - живых...

 

 

 

Странно, поэты воспевают соловьев и шум дубрав. А большую часть года наши пейзажи - облезлые голые ветки и на них что-то черное и взъерошенное - то ли вороны, то ли грачи - кашляют гулкими голосами. Первые полчаса - даже романтично, а вот как это выдержать недели, месяцы, годы? Не знаю, еще не пробовал...

 

И только воздух - кристально-прозрачный, как в книжках...

 

 

 

Казань, двуязыкая память

 

о битвах, набегах, погромах.

 

Город раздельных кладбищ

 

и общих братских могил.

 

Город студентов,

 

знающих,

 

что параллельные - сходятся.

 

Город, в котором так неожиданно,

 

неповторимо переплелись

 

хитроватый прищур Моллы Насретдина,

 

беспробудная мудрость Омара Хайяма,

 

лень Емели и огненный бунт Емельяна,

 

изощренная вязь изразцов,

 

толкований стихов из Корана,

 

спор Христа с Инквизитором

 

в бездне поэмы Ивана,

 

и почти карнавальная маска кретина -

 

славянина Йозефа Швейка...

 

Божья Матерь Казанская,

 

всем прозвучи, как жалейка,

 

всем - заступницей будь,

 

всех - пойми и наставь,

 

никого, никого не забудь!

 

 

 

В материале использованы стихи Николая Беляева.