Сергей Юрский: «Великое перевоплощение взвинтило его талант поэта»

25 января — день 70-летия Владимира Высоцкого. Народный артист России Сергей Юрский вспоминает Владимира Высоцкого: «Высоцкий до сих пор живет вовсе не в мемуарах, хотя есть даже целые тома, написанные про него, а живет в собственных произведениях».

Сергей Юрьевич, у меня первый вопрос к вам такой. Короткая предыстория. Замечательный русский писатель Виктор Платонович Некрасов, когда в годы перестройки о нем вновь вспомнили соотечественники, одному моему приятелю сказал фразу, которая мне показалась на тот момент просто замечательной и почти гениальной. «Я очень счастливый человек, — сказал Виктор Платонович, — потому что любой приезжающий сейчас в Париж и выпивающий со мной кружку пива потом садится писать мемуары». Потом мне показалось, что все-таки это не очень большое счастье в том, что касается Владимира Семеновича, потому что за те без малого 28 лет, что прошли после его смерти, столько было написано «мемуаров», что вряд ли бы это его порадовало.

'Сергей Сергей Юрьевич Юрский, народный артист России

— Да, фраза хорошая и касающаяся Некрасова тоже. Потому что я, встретившись с ним и выпив одну-две кружки пива в Париже, тоже сел за мемуары и вспоминал нашу с ним встречу. И писал о многих людях, с которыми встречался. И никогда почему-то не писал о Высоцком. По всей видимости, потому что тоже полагал, что уже все написано, все сказано. Но тут, пожалуй, главнее другое. Высоцкий до сих пор живет вовсе не в мемуарах, хотя есть даже целые тома, написанные про него, а живет в собственных произведениях. По-прежнему живет в записях прежде всего, в записях, которые представляют теперь уже ценность классики или антиквариата, который абсолютно жив. Живет в стихах во вторую очередь. Потому что сказать, что читали его стихи... это присутствует, насколько я знаю по тем же публикациям, но это все-таки второе. Главное — это Высоцкий с его голосом. И третье, гораздо более обширное, чем первое и второе, он живет в памяти, фамилия врезана в сознание, я бы сказал, пяти-шести поколений, которые соединились на этом имени, на этом творчестве, на этой личности.

— Сергей Юрьевич, вы дважды снимались в кино с Владимиром Семеновичем, первый фильм — это «Интервенция», 1967 год. В кадре вы не встречались...
— А я с ним никогда не встречался в кадре, кроме фильма «Место встречи изменить нельзя». Мы еще снимались и в «Маленьких трагедиях» у Швейцера, но в кадре встречались только в фильме «Место встречи изменить нельзя».

— Я все-таки хочу вернуться к 1967 году. Вам пришлось тогда на площадке пообщаться?
— Нет, потому что он снимался в Одессе, а я снимался в Ленинграде. А в Одессе мы видались, потому что я туда приезжал, там было у меня несколько кадров одесских, но они были сольными. Я же там играл несколько ролей и разговаривал сам с собой, а с другими персонажами вообще ни с кем не встречался. У меня была такая сольная роль. А с Володей встречался, потому что они жили там же, в Одессе, и несколько встреч было. Но это была компания другого темперамента, так я бы сказал, и все наши встречи, во время съемок опять же в Одессе, фильма «Место встречи изменить нельзя», они тоже были всегда рабочими. Последняя встреча — незабываемая для меня — это за кулисами театра на Таганке, когда я смотрел утренний спектакль Достоевского «Преступление и наказание», и Володя, на мой взгляд, играл блистательно. Я видел его в театре много, очень ценил его Гамлета, даже писал об этом. И здесь был какой-то замечательный спектакль, о чем я пошел за кулисы и ему рассказал свои впечатления. Он был грустен и говорил о том, что с театром он расстается, и что, пожалуй, это и есть момент расставания, и интересуется он кино, и будет он снимать кино, и хочет он быть кинорежиссером. И оговаривал со мной участие в съемках в его будущем фильме, и был весь заряжен на это.

— Это «Зеленый фургон»?
— Да, то, что он собирался делать. Это уже 1979 год, после съемок «Место встречи изменить нельзя».

— А скажите, пожалуйста, действительно ли была история, что в тот самый единственный момент, когда вы были с ним в кадре, допрос Жегловым Груздева, которого играли вы, что в тот момент не было Говорухина на съемочной площадке: он вместо себя оставил Высоцкого, и эту сцену режиссировал сам Высоцкий?
— Это так, да. Но там ведь много сцен, и у нас с ним много встреч, работал и Говорухин. А вот самый, действительно, момент важный — после ареста в следовательском кабинете — это снимал Володя, руководил. И опять-таки, подчеркиваю, я заставал его как-то всегда в наилучшей форме собранности, рабочей форме, где он был необычайно перспективен и как режиссер, и как руководитель. В нем ничего не было для меня от того, что сейчас всячески нажимается как бы: гуляка праздный, эдакий Моцарт, который все время сочиняет песни, чуть отвлекаясь от них, небрежно делает какую-то работу, и она все равно гениальна... Вот этого ничего я никогда не заставал в общении с Володей. Я заставал человека трезвого, умеющего планировать и осуществлять планы, умеющего действительно быть руководителем без того, чтобы собою подменять всех остальных, контактного руководителя и контактного партнера, с которым дело иметь мне лично было необыкновенно приятно. Потому что я не очень послушный артист, я артист, требующий того, чтобы и меня слышали, и я слышал. И вот для меня с Володей как раз работа была очень в этом смысле впечатляющая. И поэтому когда он говорил о том, что «я буду режиссером, вот куда меня ведет сейчас все», — я это не только одобрял, но я просто знал, что, да, это вполне возможно, это могла бы быть его перспектива.

— Сергей Юрьевич, Высоцкого — поэта, Высоцкого — барда, Высоцкого — театрального актера и Высоцкого — киноактера знают практически все. И у него, в общем-то, все, за что он брался в жизни, получалось, и получалось хорошо. Правильно ли я вас понял, что по этому достаточно короткому фрагменту на съемочной площадке, когда он выступал еще и в роли режиссера, к сожалению, мы не увидели и уже никогда не увидим режиссера — Высоцкого?
— Да, разумеется, это была перспектива, я уже об этом сказал и подтверждаю. Это была, для меня во всяком случае, очевидная, реальная перспектива. А для него это было уже сложившееся убеждение и желание.

— Вы сказали, что вы актер непослушный, да, в общем, наверное, большинство ваших коллег — люди непослушные. Какими качествами должен обладать режиссер, чтобы самый непослушный актер подчинялся ему на площадке?
— Иметь направляющую идею и уметь ее сформулировать, не только словесно, но и пластически, создать сферу, в которой человек творческий, другой творческий человек, то есть актер в данном случае, иметь возможность, во-первых, чувствовать, что его ведут, он защищен от всего постороннего, лишнего, сфера определена. Сфера — это ведь не только широкое понятие, но это еще и ограниченное понятие, оно ограничено от всего ненужного, уже отсечены лишние вещи, а с другой стороны, в этой сфере он остается свободным — вот это идеальный вариант. Потому что есть еще и другие варианты — придирчивый режиссер, режиссер мелочный, диктор, который говорит: «Делай, как я. Слышишь, как я говорю? Повтори. Сделай ногой так, как я показал. Делай».
Я не знаю, сейчас, по прошествии стольких лет после его кончины — Володя, мне кажется, был прежде всего актером, прежде всего. Он начинал ведь как актер и не очень проявил себя. Это не тот актер, который какой-то эпизодик сыграл — и уже все закричали. Ничего подобного не было. Начну с того, что мы с ним учились в одной школе, с Володей, в 186-й московской средней школе, в Каретном переулке. Он был младше, мы не были знакомы тогда. Это потом выяснилось, я, уже читая его биографию, понял: батюшки, это же наша 186-я. Одна школа. Но это, конечно, просто такое совпадение, хотя, может быть, занятное. Поэтому «где мой черный пистолет — на Большом Каретном», если бы у меня был пистолет, я бы тоже должен был его искать там же. Далее, мне кажется, он обрел одну роль, и эта роль была великой ролью, — он обрел голос в какой-то момент, вот этот самый хриплый, не особенно ему свойственный своей басовитостью, не особенно подходящий даже к его росту, внешности, вот этот голос как будто из другого человека.
Это было великое перевоплощение, великое! Он обрел этот голос — и он стал говорить голосом другого поколения. Потому этому голосу и поверили те, кто воевал, и говорили, что они с ним воевали, хотя он никак не мог воевать (я с ним в одной школе учился и знаю, что он не мог воевать), что он прошел лагеря, а он не прошел лагеря, что он знает мир, низменный преступный мир и может говорить изнутри этого мира, взбешенно, страшно, на пределе, хотя он не принадлежал к этому миру. Это было то, что я называю великим перевоплощением. Отсюда появилась, от этого голоса появилась и пластика, и стояние тела, которое, на мой взгляд, замечательно выражено в Жеглове. Замечательно! Ну, и в других ролях. Например, назову его одну из первых и потрясающих ролей в кино «Короткие встречи» Киры Муратовой. И он перевоплотился раз и навсегда. Дальше уже все роли, включая сюда и Гамлета, и Галилея, и роли Достоевского, он уже не Володя Высоцкий из 186-й школы определенного поколения, а это тот вот человек от всех поколений, который взялся сыграть Гамлета от имени этого персонажа. Он навсегда перевоплотился. Это особенные вещи.
Я бы сравнил это — не примите уж слишком напрямую — с навсегда найденным образом Чарли Чаплина, который определил все остальное: Чаплин стал композитором, он стал писать музыку к своим фильмам, он стал великим режиссером, он стал, само собой, великим актером, он покорил мир. И когда этот образ был у него отобран возрастом, оказалось, что хорошо, да хуже. Это было великое перевоплощение раз и навсегда. Сходная вещь. Сравнение опять-таки... ну, не комик же Володя, никак не комик, а Чаплин — комик, разные вещи, разные уровень мирового влияния, но это сходная вещь. Вот это великое перевоплощение взвинтило его талант поэта, взвинтило его талант влиятельного во всякой компании, в том числе и в театре его влияние, в кино, на съемочной площадке его влияние. И я думаю, что могло бы взвинтить и его режиссерский талант, в котором он наверняка должен был бы остаться актером. Потому что без звучания его голоса, без вот этого великого перевоплощения все было бы похуже, если бы он только режиссировал.

— Вспомнив Чаплина, вы напомнили мне известную анкету Высоцкого, где он Чарли Чаплина называл своим любимым актером. А ответ на вопрос: «Кого вы считаете самыми великими людьми?» — звучал так: «Ленин и Гарибальди». И вот это было свидетельство, что Высоцкий был человек абсолютно своего времени.
— Конечно! Я сказал бы — времен. Не нашего, уже не нашего, но — времен. Он захватил от войны, от 1942 года, от чудовищной части войны и до всех шуток и всплесков эмоций 80-х годов, которые он уже не застал.

— Иногда приходится читать такие гадания — кем бы был Высоцкий, каким бы был Высоцкий, если бы дожил до сегодняшних дней. Вот через несколько лет после его смерти я разговаривал с его отцом, и он мне сказал: «Мне очень жаль, что Володя не сумел дожить до XXVI съезда». Был такой, казалось, очень рубежный момент. Как мне кажется, он бы не отказался от своей анкеты и продолжал бы и сейчас защищать Ленина как самого великого человека.
— Тут я не берусь судить. Мы с ним никогда не вели разговоров на эти темы. Он их вел с другими людьми, и я их вел с другими людьми, у нас просто были разные круги. Во всяком случае, я полагаю, что Николай Островский и «Как закалялась сталь» — эту эпоху он не отражал или мало отражал в стихах, но она ему гораздо ближе, чем день сегодняшний, и эмоционально, и актерски, и поэтически. Он все-таки человек бунта, человек революции, человек, скажем, горьковского Данко, над которым теперь только могут посмеиваться, а он бы не стал посмеиваться.






Источник: www.svobodanews.ru
Информация
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 30 дней со дня публикации.
  • управление бюджетом